Легенды и были Петропавловки

Коменданты

Среди достопримечательностей крепости — комендантское кладбище, расположенное у алтарной стены Петропавловского собора. Оно по-своему замечательно — одно из старейших в городе и к тому же хорошо сохранилось. Здесь погребены 19 из 32 комендантов Санкт-Петербургской (Петропавловской) крепости. Что же это были за люди?

Шестнадцать лет, с 1704 по 1720 год, занимал эту должность Роман Брюс. Его отец, потомок шотландских королей, приехал в Россию в смутные времена Кромвеля и поступил на военную службу. Роман Брюс служил сначала в потешных полках, затем участвовал в Азовских походах, осаде Нарвы, взятии Шлиссельбурга и Ниеншанца. Будучи комендантом крепости, он в отсутствие Петра I и генерал-губернатора А. Д. Меншикова становился главным лицом в городе. Именно он надзирал за перестройкой крепости из земляной в каменную и за сооружением кронверка. Погребением Брюса была начата традиция захоронения комендантов на специальном кладбище.

Его наследники на этой должности — полковник М. Чемезов и бригадир Я. Бахмиотов — тоже были по-своему замечательными людьми. Первый выслужился из плац-майоров. Второй «завел гарнизонную школу обучать солдатских детей словесной грамоте, потом петь, также арифметике и геометрии, а притом и военной экзерсиции». Оба они оставались на своих должностях до самой смерти и были погребены рядом с Брюсом.

При Петре II, Екатерине I и Павле I судьбы комендантов оказались менее благополучными, некоторые из них были смещены. Начиная с царствования Александра I должность коменданта становится почетной и ее занимают верные слуги царя и России.

Одним из колоритнейших комендантов был И. Скобелев. Ему в 1809 г. оторвало шведским ядром три пальца правой руки, а в деле против поляков под Минском он потерял левую руку. Он был адъютантом М. И. Кутузова в 1812 году и дедом героя войны за освобождение Болгарии М. Д. Скобелева. При нем в Комендантском доме проходили литературные вечера, но он же был и автором доноса на

А. С. Пушкина, так как был «того мнения, что на Руси у нас без розог и батогов нет и быть не может спасения. Березовая каша — мать наша». И был прав?! Декабрист Г. Батеньков в течение 19 лет находился в заключении в Алексеевском равелине крепости, заболел там психическим расстройством и, по его словам, вышел «как новорожденный младенец». О коменданте он писал: «Дедушка Скобелев, человек добросердечный». В 1848 году в крепости оказался прапорщик лейб-гвардии Егерского полка Браккель. Скобелев ходатайствовал о его освобождении: «Браккель виноват по молодости и неопытности, но он, как видно, сформирован на благородную стать, с чувствами возвышенными и похвальными». Резолюция Николая I была следующей: «Старику Скобелеву я ни в чем не откажу, надеюсь, что после его солдатского увещевания виновному из Браккеля выйдет очень хороший офицер. Выпустить и перевести в армейский полк тем же чином».

Комендант И. Набоков был шурином декабристов Ивана и Михаила Пущиных. Он стоял во главе следственной комиссии по делу петрашевцев. О нем писал в «Других берегах» В. Набоков: «…Брат моего прадеда… комендант С.-Петербургской крепости — той, в которой сидел супостат Достоевский». Правда, один из подследственных пишет об И. Набокове довольно строго, как о служаке, который считал, что «если человек арестован и, особенно, если он посажен в Алексеевский равелин, то уже ему по праву нечего ожидать чего другого, кроме плахи или, по крайней мере, каторги». Остальные петрашевцы вспоминали об Иване Алексеевиче как о «ворчуне 1812 года, который за свирепой солдатской и отталкивающей внешностью скрывал не вполне извращенное и полное благочестия сердце» (М. Буташевич-Петрашевский), «относился к заключенным с отеческим состраданием» (И. Венедиктов), был «добрым, но суровым стариком» (А. Майков).

Преступление и наказание

Заключенным в Петропавловской крепости не было сладко, но с годами условия содержания становились все суровее. Объяснялось это просто: террор со стороны оппозиционеров, убийства представителей царской фамилии требовали от властей предержащих адекватной реакции. И если еще в 20-е годы XIX века декабристы, «не жалея отделить свою судьбу от судьбы своих товарищей», отказывались от побега, то в последующие годы обычным стало предательство среди узников и неумеренная жестокость со стороны надзирателей.

В камерах Трубецкого бастиона и Алексеевского равелина было холодно, сыро. Смотритель последнего, по словам заключенного туда Ф. Достоевского, «производил… неимоверно удручающее впечатление… он единственным своим глазом всматривался в меня так пристально, что мне казалось, он так и хотел сказать: «Знаю я тебя, голубчик… лучше сознавайся». Петрашевцам, и в том числе Достоевскому, в первое время не давали письменных принадлежностей, отчего писатель очень переживал. Но потом эта строгость была отменена, и появилась повесть «Детская сказка».

Более плодотворным оказалось заключение в крепости для

Н. Чернышевского. За 678 дней заточения он написал знаменитый роман «Что делать?» и еще множество произведений. «Для отдыха» занимался переводами — «Всемирной истории» Шлоссера, «Истории Англии» Маколея, «Истории XIX в.» Гервинуса и других книг. При этом Н. Чернышевский, не довольный медленностью следствия, в январе—феврале 1863 года провел голодовку. В результате ему разрешили свидания с женой (с другими родственниками не препятствовали общаться и раньше).

С середины 1860-х годов заключенных в крепость стало поступать все больше и больше, и порой камер для них не хватало. В связи с этим в Трубецком бастионе была устроена новая двухэтажная тюрьма с внутренним двором. В ней было около 70 камер и два карцера. Были установлены новые суровые правила содержания. Для того, чтобы узники не перестукивались, устроили звукоизоляцию, что, однако, не очень помогло. Цель заключалась в том, чтобы до предела ограничить возможности общения заключенных с внешним миром и друг с другом. При этом была создана специальная наблюдательная команда, состоявшая из

12 строевых унтер-офицеров, которым строжайше запрещалось вступать в какие-либо разговоры с узниками. «Если я спрашивал крепостного унтера, хороша ли погода, — писал П. Кропоткин, — нет ли дождя, он испуганно взглядывал на меня и входил не отвечая». На прогулки, свидания заключенных водили поодиночке, так что они никогда не встречались.

Попадавший в тюрьму человек с первых минут чувствовал свою незащищенность.

С него снимали всю одежду и затем обыскивали. По словам С. Чудновского, «искали даже в местах неудобноназываемых». «Кругом царила убийственная мертвая тишина, — писал студент Н. Чарушин. — Стража была неприступна и безмолвна. Могильная тишина и полное отсутствие внешних впечатлений скоро стали угнетать меня… От одиночества и постоянного, почти полного абсолютного молчания я понемногу стал утрачивать самые обычные слова». Однако и при этом настоящего уединения ждать не приходилось. Каждые несколько минут отодвигалась заслонка, и в застекленную щель заглядывал надзиратель. Письменные принадлежности в это время уже давать перестали, исключение было сделано только для П. Кропоткина, который написал в крепости отчет об экспедиции в Финляндию. Но чтение книг дозволялось. Многие заключенные находились на грани нервного срыва, у них появлялись мысли о самоубийстве.

В связи с этим из камер были убраны все «опасные» предметы — ножи и вилки, пузырьки с лекарствами и тому подобное. Перестукивание запрещалось, но строго за него не наказывали. «Разве можно было замиравшему человеку отказаться от представившейся ему возможности жить!» — писал в связи с этим узник крепости студент С. Синегуб, позднее приговоренный к девяти годам каторги и умерший в ссылке.

Особенно ужесточились условия содержания в крепости после 1 марта 1881 года, когда был убит Александр II. 2 марта в камеру Екатерининской куртины был заключен Н. Рысаков. Именно он бросил первую бомбу в карету царя, который был убит вторым «бомбистом» И. Гриневицким.

Допросы вел прокурор А. Добржинский. Ему удалось добиться того, что Рысаков стал выдавать товарищей — дело неслыханное в прежние годы. И в следующие дни были арестованы Г. Гельфман, еще один «бомбист» Т. Михайлов, чуть позднее — С. Перовская и Н. Кибальчич. Все они, кроме Гельфман, были повешены на Семеновском плацу 3 апреля 1881 года. Казнь Гельфман ввиду ее беременности была отложена на

40 дней. Потом ее заменили пожизненной каторгой, но Гельфман вскоре после родов умерла в Доме предварительного заключения.

В конце XIX и начале XX веков в Петропавловке и речи не было о занятиях литературой и наукой. Читать порой разрешалось только Библию. В некоторых случаях в камерах непрерывно находились жандарм и солдат и наблюдали за узником. За перестукивание наказывали карцером, лишали табака. Участились предательства. Пробывшая в тюрьмах 20 лет В. Фигнер писала об измене С. Дегаева, который выдал всех и вся, что он «колебал основу жизни… Мне хотелось умереть». В крепости была устроена каторга, условия содержания в которой были еще жестче, чем в камерах предварительного заключения.

После революции 1905 года состав заключенных был порой очень пестрым. Здесь оказывались многие известные стране люди: М. Горький, революционеры, будущие руководители страны (например, Л. Троцкий) и «враги народа» конца 30-х годов. В комфортных условиях содержались контр-адмирал Небольсин, сдавший после Цусимского сражения эскадру, другие высшие офицеры.

После Февральской революции в Петропавловке оказались многие высшие чиновники и военные деятели империи. Среди них был, например, полковник Собещанский, прежде — главный распорядитель смертных казней. В крепость заключали и обычных уголовников, чего никогда раньше не было.

7 марта 1918 года появилось распоряжение наркома юстиции «Об упразднении навсегда Трубецкого бастиона как места заключения». Петропавловка перестала быть тюрьмой.

РУФ БАТТС ЭКСТРА™: утепление плоской кровли.

Физические основы использования пароизоляционных мембран.

Компания «Металл Профиль» — 10 лет на службе у качества.

Европейские стандарты медной кровельной ленты CUPPRO.

Использование вакуумных технологий на цементных заводах.

VIII Конференция НП «АВОК» на форуме «ИНТЕРСТРОЙЭКСПО-2006».

JUNG — немецкое качество в технике и дизайне.

Главная Публикации